В марте 1741 года отправлен был из Петербурга рескрипт к резиденту при персидском дворе Ивану Калушкину:
- «Вы должны стараться всеми средствами войти в кредит у шаха и
- при всяком случае уверять его в нашем истинном намерении жить в дружбе с Персидским государством,
- а между тем вы должны с крайним прилежанием выведывать о его движениях и намерениях.
Отправленный от шаха ко двору нашему посол Магомет Усеин-хан:
- прибыл в Астрахань с 126 человеками свиты и столькими же лошадьми,
- принят со всяким почтением и довольством в корму;
- в дорожные приставы дан ему подполковник Эгбрехт с приличным солдатским конвоем.
- Но посол шахский в дороге ведет себя самовольно и сурово, как будто в неприятельской земле
- жестоко бьет палками и топорными обухами не только конвойных унтер-офицеров, рядовых и знатных донских старшин, но
- хотел бить палками и самого подполковника Эгбрехта
- за то только, что собранные для посла в подводы лошади случились малорослы;
- подполковник едва спасся от палок, которые уже были принесены к послу.
- Прежний персидский посол Хулефа, отпущенный из Петербурга, жил долго в Москве,
- а теперь в Тамбове ждет Усеин-хана и посылает к шаху лживые донесения, поносительные для нашей империи известия.
- Об этих поступках обоих послов вы должны сделать приличные представления при шаховом дворе, как по тамошнему положению дел наилучше рассудите».
Калушкин доносил, что когда в мае месяце по возвращении Надира в Тегеран:
- он - посол был у него на аудиенции и подал 2 грамоты,
– одну от императора (Иоанна Антоновича),
- а другую от правительницы (Анны Леопольдовны),
- то шах взял только первую,
- а вторую велел держать у себя министру своему Мехтихану.
Резидент писал далее (о гордыне шаха Надира):
- "Прежде хотя с трудом, однако можно было еще говорить о делах,
- а теперь так неслыханно возгордились как шах, так и все его министры, что и подступиться нельзя;
- шах только и говорит, что нет в свете государя, которого бы можно было с ним сравнить,
- на какое государство оборотит свою саблю, то сейчас же покоряется,
- причем ругает скверными словами то Великого Могола, то султана турецкого,
- не обходя их жен и детей,
- причем не говорит, а кричит во все горло.
- подражая государю, министры и придворные, набранные вновь из последней подлости, ни с кем говорить не хотят.
На твердость шахову к русской стороне вовсе положиться не смею:
- враждебные замыслы у него на нас уже были и теперь тайно продолжаются;
- недавно приезжали к нему в лагерь депутаты: трое киргизов и четверо трухменцев, русские подданные, кочующие вместе с калмыками между Астраханью и Кизляром;
- именем всех аулов они объявили, что желают быть в службе шаха, не требуя от него ни оружия, ни лошадей, а только жалованья;
- обещали притом, что уговорят к тому же и калмыков.
- Надир принял их ласково, велел дать каждому по 200 рублей и отпустил с тем, чтоб они слово свое твердо держали и были готовы, когда дело до них дойдет.
Что касается (религиозных затей) шаха, то слабый мой ум всех неслыханных его затей понять не может:
- 28 мая призваны были к нему армянские архиереи, католический епископ с патерами, жиды и муллы, которые евангелие и талмуд на персидский язык переводили.
- Когда один из армянских архиереев объявил шаху, что они окончили перевод св. писания, то шах сказал:
- «Вы совершили богоугодное дело, за что будете нами пожалованы. Вы видите, что всевышний нам даровал величество, власть и славу и
- в сердце наше вселил желание рассмотреть различие столь многих законов и,
- выбрав изо всех них, сделать новую веру такую, чтоб богу угодна была и мы бы оттого спасение получили;
- для чего столько на свете разных религий и всякий своею дорогою идет, а не одною; если бог один, то и религия должна быть одна?»
«Шах, – писал резидент, – одержим постоянно неутолимым гневом:
- едва не каждый день казнит и ослепляет по нескольку знатных управителей.
- Недавно ширазские старшины подали просьбу, чтоб шах определил к ним прежнего губернатора;
- Надир так на них за это рассердился, что велел привесть их пред себя и 5 человек задавил;
- потом опомнился и спросил, какое их преступление?
- Когда ему объяснили, в чем состоит их просьба, то он велел прогнать их от себя палками».
Новый Навуходоносор обезумел от своих успехов:
- «Стоило мне, – говорил он, – лягнуть одною ногою, и вся Индия рушилась с престолом Великого Могола,
- следовательно, если обеими ногами лягну, то весь свет в пепел обращу.
- Между всеми нашими неусыпными трудами мы заботимся и о спасении души;
- мы не можем ослушаться вдохновения божия и не дать всем такой веры, которая была бы приятна и мусульманам, и христианам».
Калушкин не переставал остерегать свой двор насчет враждебных намерений Надира:
- Резидент следовал за шахом в поход против лезгинцев больной, претерпевал крайнюю нужду.
- Однажды в августе месяце, разговаривая с афганским предводителем, Надир вдруг стал кричать:
- «Персия скверная, достойна ли ты такого великого государя иметь?
- Един бог на небе, а мы единый государь на земле, ибо ни один монарх на свете о нас без внутреннего страха слышать не может.
- Если бы теперь саблю нашу на Россию обратили, то легко бы могли завоевать это государство;
- но оставляем его в покое по той причине, что нам от этого завоевания пользы не будет:
- во всей России больше казны расходится, чем сбирается, о чем я подлинно знаю;
- следовательно, надобно такого государства искать, где бы нам была прибыль».
Калушкин был тем более раздражен этою выходкою, что питал глубокое презрение к персидскому войску:
- составленному из всякой сволочи, не имевшей никакого понятия о военном деле.
- Слух о движении русских полков к Кизляру заставил Надира приутихнуть;
- точно так же остыла у него охота к войне с турками, когда последние приняли меры для защиты границ своих.
- Поход Надира в Дагестан кончился неудачно: горцы успешно защищались в своих неприступных убежищах, и шах с большим уроном должен был поспешно отступить от Аварских гор,
- плача от досады, произнося хулы на бога.
- Безвременно ночью иногда по 2 и по 3 раза выходил он из женских шатров в переднюю палатку и сидел часа по 2:
- тут, кто б ему ни пришел на память, приказывал звать к себе и казнить;
- кричал, что счастье начинает от него отступать и потому произведет последний опыт:
- или сам пропадет и все свое войско погубит, или добьется того, что весь Дагестан обратит в пепел,
- велел собрать вдруг 9 миллионов рублей денег и 25,000 войска;
- наконец, Надир призвал к себе индейского волшебника, чтоб тот предсказывал ему будущее.
- По этому поводу Калушкин писал: «Напрасно он столько труда принимает, потому что и без волшебства знать можно, что он скорее все свое войско растеряет и сам пропадет, нежели лезгинцев покорит».
Когда резидент Калушкин объявил шаху Надиру о вступлении на престол Елисаветы:
- тот отвечал, что слышит об этом со всякою приятностью и желает, чтоб держава ее имп. величества вовеки была непоколебима;
- что русский престол по закону и по праву крови только ей и принадлежал, как дочери Петра Великого;
- что он давно желал этого события, потому что о добродетелях императрицы он давно знает.
- В знак своей радости он велел подарить резиденту 1000 рублей и кафтан с кушаком и чалмою, студенту Братищеву – 300 рублей, толмачу – 200.
Но после этих учтивостей Надир сейчас же заявил следующие требования:
1) чтоб отпустили назначенных для Персии и задержанных в Кизляре 200 лошадей и
- чтоб дозволено было покупать в России и большее число лошадей и верблюдов;
2) чтоб прислали ему 9 мореходных судов, из которых 3 были бы вооружены и наполнены артиллерийскими припасами, снабжены матросами и пушкарями,
- чтоб с их помощью он, шах, мог искоренить своих бунтовщиков, живущих на острове Каспийского моря;
3) чтоб остальные 7 судов были нагружены хлебом, для закупки которого он пошлет нарочных в Астрахань;
- хлеб должен быть доставлен в ближайшие к его лагерю гавани.
- Лагерь находился по-прежнему около Дербента,
- и множество персидского войска помирало от стужи и голода, не говоря уже об истребительных битвах с лезгинцами, которые в последней битве едва не захватили в плен самого шаха.
Калушкин по-прежнему не пророчил Надиру ничего доброго:
- кроме окончательного разорения Персии от безумного дагестанского похода, в продолжении которого шах упорствует;
- резидент писал, что единственное средство умерить его требования – это двинуть войско к границе и потом не обращать на завоевателя Индии никакого внимания.
- Угождать Надиру, исполнять его требования вовсе не согласно с русскими интересами, ибо если суда раз попадут в его руки, то возвратить их будет очень трудно;
- пока шахово желание завести на Каспийском море персидский флот продлится, до тех пор русские суда всегда будут находиться в беспокойстве.
- Персияне всегда будут делать разные происки для получения с них людей и материалов.
Калушкин, опасно заболевший от неприятностей, трудов и всякого рода лишений в Персии, жаловался на Остермана:
- который заставлял его терпеть все это, чтоб не раздражать Надира,
- тогда как снисхождениями и ласкою с этими варварами ничего сделать нельзя;
- все представления резидента, чтоб поступать с Персиею смело и решительно и тем внушать уважение, были презрены Остерманом.
- Калушкин советовал даже прекратить на несколько времени торговые сношения с Персиею и тем усмирить шахову гордость;
- пусть персидские купцы ездят в Астрахань: этим русские купцы освободятся от насилий, которые они терпят в Персии.
Калушкин умер; но представления его были приняты новым русским правительством Елизаветы:
- тем более что оскорбления, нанесенные русскому консулу в Ряще Арапову, убеждали в необходимости переменить ласку на угрозу.
- Преемник Калушкина переводчик Братищев писал в июле, что известие о постоянном движении русских войск к Кизляру испугало Надира и сбавило спеси.
- И Братищев, подобно Калушкину, постоянно писал, что персиян бояться нечего:
- «Смею рабски донести, что для укрощения такого беспокойного соседа никакой трудности не предвидится;
- для завладения всем персидским лагерем нужно 10, много 15 тысяч регулярного войска да столько же нерегулярного.
- Множество знатных персиян, даже придворные ближние евнухи, усердно желают подчиниться России;
- дербентцы, горожане и сельские жители, боясь истребления от тирана, денно и нощно просят у бога избавления и подчинение России сочтут за великое счастье;
- одним словом, во всей Персии едва ли найдется один человек, который бы не имел склонности к русскому подданству».
В октябре 1742 года Братищев доносил:
- что шах намерен напасть на Кизляр, прибавляя, что все горские народы нетерпеливо желают с русской стороны наступления на шаха.
- Донесения Братищева о всеобщем неудовольствии подтверждались тем, что открыт был заговор родного сына Надирова против жизни отцовской,
- а сын на допросе обвинял отца, что тот хотел его отравить.
- «Шах, – писал Братищев, – в неумеренной запальчивости находится и редко дела выслушивает, только твердит о преступлениях сына, причитая что попадется под язык.
- Весь лагерь трепещет, и никто не смеет подступить с докладами к суровому тирану».
- Надир велел ослепить сына.
В ноябре и начале декабря Братищев продолжал писать:
- о враждебных намерениях шаха против России;
- но потом уведомил, что намерения эти отменяются по советам любимца шахова мирзы Зеки и главного муллы,
- который внушал, что русские будут действовать против Персии сухим путем и морем,
- андреевцы и кабардинцы вооружатся как русские подданные;
- наконец, Россия поднимет дагестанцев и турок;
- в Кизляр русский генерал с большим войском уже прибыл.
Во второй половине декабря снова предостережение от Братищева:
- относительно враждебных намерений Надира, который от других слышит внушения, что на Россию легко напасть,
- и между такими находится англичанин Эльтон, построивший себе корабль на Каспийском море;
- на этом корабле Эльтон изъявлял готовность перевозить людей и съестные припасы в случае похода шахова на Россию;
- но, как видно, самым сильным побуждением к походу в Россию служило для Надира желание загладить бесславие неудачного похода против горских народов.
______________________________________________________________
http://www.rodon.org/ssm/irsdv/21.htm